Тяжелое течение

Желание, знания и опыт – залог хорошей работы хирурга, – считает заведующий отделением гнойной хирургии медгородка Александр Куликов

В воскресенье свой профессиональный праздник отмечают медики, и это хороший повод, чтобы поблагодарить многих замечательных людей крайне важной профессии. Гость «ПС» – Александр Куликов, известный хирург, возглавляющий отделение гнойной хирургии ТГКБ №5. Накануне Дня города он был удостоен Почетного знака «За заслуги перед городским округом Тольятти», а недавно отметил свое 65-летие.

Александр Николаевич человек скромный и немногословный. Как он сам отмечает – не любит лишней информации, не имеет амбиций, «медные трубы» известности считает грехом. Тем не менее интервью получилось...

– При словосочетании «гнойная хирургия» у человека, далекого от медицины, сразу первая реакция – фу. Гной, вонь, гадость... При представлении, что делают в этой хирургии – ну гангрену какую-нибудь ампутируют. Ну нарывы, наверное, вскрывают... А на самом деле?

– На самом деле огромное количество поводов и причин. Специальность сложная и тяжелая. Я считаю – сложнее общей хирургии. Кстати, хирургия вообще – это и кровь, и неприятные запахи, это работа не для «беленьких халатов». К нам в гнойную хирургию переводят при тяжелом течении заболеваний, при развитии гнойных осложнений у пациентов почти всех хирургических специальностей: травматологов, онкологов, общих хирургов, гинекологов. Поэтому мы должны знать все специализации. В общей хирургии как? Поступил, прооперировали, если в первые сутки пациент не погиб – значит, хорошо, поправится. А у нас нет, у нас и неделями тяжелое состояние может сохраняться. 

И кроме послеоперационных осложнений есть много заболеваний сугубо по нашему профилю. Те же флегмоны, например, гангрена, остеомиелит...

– А вам-то почему захотелось именно гнойную хирургию выбрать делом жизни? 

– Да оно как-то само так получилось по жизни. После института распределили в Марий Эл, тогда еще Марийскую АССР, а в Йошкар-Олу приехали с женой поздновато, и все хорошие вакансии, например, в республиканской больнице, уже таким же выпускникам раздали. А тут приехал кадровик с больницы поселка городского типа Красногорский, и, узнав, что есть свежеиспеченный молодой специалист без особого пристроя к делу, сразу же меня и забрал, буквально в командном стиле. Там был госпиталь для ветеранов войны, а при нем обычное отделение для экстренной помощи местным жителям. Так я в этом Красногорском на четыре года и остался. Хирургия там была общая, на все случаи, поэтому гнойной приходилось заниматься в первую очередь. 

Потом в 1980 году переехал в Тольятти. Все-таки родители в Самаре, хотелось поближе к ним. Приехал узнать о перспективах. Оказалось, что из всех предложений сразу готовы дать настоящую квартиру в медсанчасти №4 в Комсомольском районе, а там хирургия была только гнойная. Ну что ж – вот туда и пошел. 

Отработал я в Комсомольской больнице 20 лет, стал заведующим отделением. И несколько лет меня упорно звал к себе Николай Альфредович Ренц. Он вообще-то мой однокашник по мединституту, только мы с ним с разных групп и специальностей. Когда он уже стал главврачом медгородка, в конце концов, сманил меня. На такую же должность – зав. отделением – я сюда и перешел. Было тогда нелегко, очень не хватало людей. Сейчас по сравнению с тем, что было 10-15 лет назад – земля и небо. Сегодня в отделении собралась неплохая команда, хватает и докторов, и медсестер. 

– Трудно работать у вас? Молодежь-то хоть приходит вообще? 

– Исторически сложилось, что многие хирурги начинают свою работу именно с гнойной хирургии. Ну просто потому, что когда прошел вот это – значит, все пройдешь.

Молодежь приходит, отрабатывает свои два года и чаще всего бегом от нас, тяжелая все-таки работа. И пишут потом в своих соцсетях: «Ура, да здравствует свобода, кончилась каторга!!!» Вот настолько тяжело, да. А я привык, мне нормально. 

Кого-то вспоминаю с усмешкой, кого-то с искренней благодарностью, потому что пахали они свои эти первые годы честно и от души.

– Что самое тяжелое? 

– Ну вот, например, остеомиелиты – это гнойное поражение костей. Конечностей, костей таза, черепа... Нужно чистить, удалять неживые участки кости, как-то это замещать и заживлять. Гнойная хирургия – это ведь не только разрез и удаление. Рану надо подготовить к пластике, потом ее закрыть. А раны бывают огромные...

– Но есть же, наверное, какие-то новые технологии? Сейчас говорят, что хирургия в целом стремится к эндоскопическим, малотравматичным методам...  

– Да как вам сказать... По большому счету, со времен великих хирургов Пирогова и Войно-Ясенецкого в области хирургии ничего особо кардинально не изменилось. Малотравматично у нас не выйдет. В гнойной хирургии начнешь экономить – получаешь проблемы, нужен всегда широкий доступ. Это кажется, что вот здесь, например, должен быть мешочек гноя – добрались, почистили, закрыли. На самом деле нет никакого мешочка, есть общее воспаление тканей, и чистить весь участок намного сложнее. Это очень часто происходит. Погибшие ткани, пропитанные гноем, и на УЗИ-то не видны как погибшие... Заболевания, кстати, меняют свое течение. По крайней мере, таких гнилостных флегмон, как сейчас, раньше точно было меньше (флегмона – острое разлитое гнойное воспаление клетчаточных пространств; в отличие от абсцесса, не имеет четких границ. – Прим. ред.). 

Что касается технологий... Ну например, я часто пользуюсь методом Илизарова. Из базовых – есть свободная пластика, пластика расщепленным кожным трансплантатом, перемещенным лоскутом, другие специфические приемы. Каждый лоскут надо выкроить так, чтобы и дефект закрыть, и то место, откуда взято, не оставить без защиты.

– То есть это как в анекдоте: взяли кожу с ягодиц – пересадили на лицо? 

– Грубо говоря, так и есть. Кто еще будет донором тканей для пациента, как не его же тело? Раны по 20-30 см – они же сами никогда не заживут. Берем с одного места, пересаживаем, края сшиваем так, чтоб на все хватило и прижилось. Это надо видеть. И уметь делать, разумеется.

– Мне когда-то вскрывали флегмону под местной анестезией, и ничего не чувствовалось, пока скальпель не прошел купированную зону и не попал куда-то дальше... Вот тогда боль была адская. У вас такое тоже бывает? 

– Бывает, конечно. Хотя самое болезненное для пациента обычно не операция, а первая перевязка.

У меня, как у всех, наверное, хирургов, свое личное кладбище, которое я посещаю бессонными ночами. Нет, не хоронить новых, а еще раз вспомнить и подумать: все ли я сделал, что мог, все ли правильно. А вдруг все-таки можно было как-то спасти пациента, если бы действовал иначе? Хирургия, видите ли, по точности – вторая наука после хиромантии. Тут всегда выбор решения за тобой, но и ответственность за неправильное решение тоже останется с тобой. 

– Но есть же консилиумы? 

– Консилиумы, разумеется, практикуются. Я часто стараюсь приглашать Бахтияра Мадатовича Рахимова, руководителя нашей службы Александра Константиновича Киселева: давайте, мол, поглядим результаты исследований вместе и посоветуемся. Свежий глаз нужен. Но тоже надо понимать, что задача консилиума для опытного врача в первую очередь – как-то немножко поддержать себя, получив согласие коллег со своим уже выбранным решением. Помнится, один мой преподаватель когда-то дал очень полезный совет: если ты что-то решил, но сомневаешься – расскажи об этом кому-нибудь из коллег. Да хоть санитарке расскажи, в конце концов. Потому что пока будешь проговаривать – сам поймешь, правильно оно или нет... Это действительно так. 

– Сколько пациентов прошло через ваши руки? Примерно?

– Не знаю, я никогда не считал. Ну тысячи, конечно. За неделю сейчас делаю три-четыре операции.

– Как вы отнеслись к информации о награждении Почетным знаком «За заслуги перед городским округом Тольятти»? 

– Удивился. Никто мне предварительно ничего не говорил, а тут с кадров приносят бумагу с решением и просят портрет для Аллеи Славы... Приятно, конечно, как же. Знак качества моей работы. Нет, я-то и без знака знаю, что жизнь прожил не зря. Но, видите ли, я, как человек верующий, православный, считаю, что если у тебя что-то хорошо получается, не забудь поблагодарить Бога за то, что он дал возможность это сделать. Даже когда милостыню подаешь – это не заслуга твоя, это тебе предоставлена возможность сделать добро... 

– Александр Николаевич, а как молодому человеку можно стать хорошим хирургом? 

– Есть ставшая знаменитой фраза: «Работайте, братья!» Если человек сильно чего-то хочет, он этого достигнет работой. Когда есть желание – будешь искать знания. Будут знания, и останется желание работать – приобретешь опыт.

Людмила Кислицына

Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.